Это был провал, какого у Иры в жизни еще не было — у нее голос до сих пор дрожит, когда она об этом рассказывает. После долгих поисков работы, уже почти отчаявшись, она получила приглашение на собеседование. Ира заранее была согласна на всё: муж алименты не платит, трехлетний сын, денег нет, родители-пенсионеры и полная безнадега. «Хоть домогайтесь, только работу дайте» — шутила она, думая, что подготовилась ко всему.
Вакансия была реально хорошая. Раньше для Иры это была бы вакансия мечты, а теперь скорее вакансия надежды: гибкий график, отличные деньги. Можно будет нанять няню, устроить ребенку день рождения, родителям помочь. В общем, избавление от всех бед. По параметрам Ира вроде как проходила: опыт, навыки, отличный английский, связи в профессиональной среде, вот это все. Ну и не зря же её пригласили! Так думала она, тщательно готовясь к собеседованию.
И вот оно — она сидит напротив собеседующей ее дамы в деловом костюме и старается держать руки ладонями вверх — слышала, что это считывается как открытость. Все вроде бы шло хорошо. Пока интервьюер не перешел на английский:
— And how you feel about your previous working experience?
В этот момент случилось то самое «опозорю мать родную». Знаете, это когда ребенок ведет себя 100% времени превосходно, но при приеме в школу внезапно отказывается называть буквы и цвета, путает имя с фамилией и ведет себя как невменяемый. Врач резонно задается вопросом, а не нужен ли ребенку коррекционный класс, а мама — в панике и не понимает, точно ли своего ребенка она сейчас видит?! Что-то такое случилось с Ирой. Вопрос она поняла, в голове даже складывались варианты правильного ответа, но… Она открывала рот, закрывала, снова открывала — а сказать ничего не могла. Вместо ответа она заплакала.
— Я же знаю английский! — всхлипывала Ира уже потом, вечером, дома.
— Просто ты давно не практиковалась, со всеми бывает, — отвечала я, а сама думала, что длинный декрет и вера в хорошего мужа — абсолютное зло.
Потом сидишь без работы, без денег, с ребенком и ответственностью.
И на работу тебя брать никто не хочет. В общем-то, справедливо не хочет.
И вот оно — она сидит напротив собеседующей ее дамы в деловом костюме и старается держать руки ладонями вверх — слышала, что это считывается как открытость. Все вроде бы шло хорошо. Пока интервьюер не перешел на английский:
— And how you feel about your previous working experience?
В этот момент случилось то самое «опозорю мать родную». Знаете, это когда ребенок ведет себя 100% времени превосходно, но при приеме в школу внезапно отказывается называть буквы и цвета, путает имя с фамилией и ведет себя как невменяемый. Врач резонно задается вопросом, а не нужен ли ребенку коррекционный класс, а мама — в панике и не понимает, точно ли своего ребенка она сейчас видит?! Что-то такое случилось с Ирой. Вопрос она поняла, в голове даже складывались варианты правильного ответа, но… Она открывала рот, закрывала, снова открывала — а сказать ничего не могла. Вместо ответа она заплакала.
— Я же знаю английский! — всхлипывала Ира уже потом, вечером, дома.
— Просто ты давно не практиковалась, со всеми бывает, — отвечала я, а сама думала, что длинный декрет и вера в хорошего мужа — абсолютное зло.
Потом сидишь без работы, без денег, с ребенком и ответственностью.
И на работу тебя брать никто не хочет. В общем-то, справедливо не хочет.
